
Отыграли последний спектакль "Мегилла Ицика Мангера".
По дороге в Бронкс, где, собственно, спектакль и состоялся, я забежал в кафе, где мне оставили забытую вчера на записи подставку для кларнета. Я зашёл в кафе и произнёс соответствующий спич. Бармен странно на меня посмотрел и протянул подставку. "А в чём дело, собственно?", – интересуюсь. "Да Майк, когда заносил эту подставку, сказал, что зайдёт человек очень русского вида". Для справки: этот Майк видел меня всего пару раз, так что привыкнуть к моему лицу не успел. Эксперимент чистый. Я несколько опешил, потом на всякий случай, чтобы бармен не сомневался (хотя кто с улицы ещё может зайти и просить передать такую специфическую вещь?!), сказал ему пару слов по-русски.
На самом деле меня давно занимает вопрос: что и как родной язык человека и некий изначальный культурный бэкграунд неуловимо сообщают в его облике принадлежность к какой-то нации или региону (понятно, что в очень англоязычной части Бруклина белорус, русский, украинец или соответствующие виды евреев – все на одно лицо). Я не беру вариант очевидной демонстрации принадлежности к какой-либо общности (надеть кокошник, лапти, шаровары, громко говорить по-русски или с ярко выраженным украинским акцентом). Нечто помимо этого.
Я помню, мне не раз замечали: когда я говорю на разных языках, у меня разные "выражения лица" – то есть разные группы лицевых мышц задействуются, – и для правильного произношения, и чтобы передать идущие вместе с данным языком невербальные лицевые жесты, которые в каждой культуре разные.
Забавное и загадочное всё-таки это существо – человек.